Иоанна Хмелевская - Просёлочные дороги [Окольные дороги]
Прошло ещё два часа. Нет, не могу больше!
— Сиди тут и не смей отходить от машины! — сказала я мамуле, которая тоже потеряла спокойствие. — Потонули они оба, что ли! Пойду их искать.
Беспокойство охватывало меня все сильнее. Тереса давно могла вернуться в Поляницу и, не дождавшись нас, двинуться в неизвестном направлении на розыски. А вдруг бандиты, которые так упорно преследовали её, обнаружили Тересу в Полянице? От них всего можно ждать…
Я шла по берегу залива, километр за километром, а ни Люцины, ни отца не видать. Местность, дотоле сухая, становилась все более болотистой, тростник, густой и высокий, ограничивал видимость.
Я прибавила шагу, меня подгоняла тревога. Эти-то куда подевались?!
Люцину я сначала услышала, а уже потом увидела. Она стояла в зарослях тростника на небольшой кочке, отделённой от меня нешироким ручейком.
— Оглохла ты, что ли! — недовольно приветствовала меня тётка. — Кричу и кричу, а ты не слышишь! Помоги мне выбраться отсюда!
— А как ты туда залезла?
— Было что-то вроде мостков, да проломилось подо мной.
В ручейке текла не вода, а скорее жидкая грязь. От мостиков осталось две доски. Вспомнив времена, когда мне приходилось по балкам не шире десяти сантиметров проходить над жидким бетоном, я без особого труда перебралась к Люцине.
— Доски скользкие и прогибаются, не знаю, выдержат ли тебя. Какого черта ты вообще сюда полезла? Понятия не имею, как тебя отсюда вызволить. По доскам тебе не пройти, разве что на четвереньках.
— А самое плохое — отца твоего я так и не нашла, — пожаловалась Люцина. — Нигде не было, я довольно далеко прошла и, возвращаясь, решила заглянуть сюда, может, на этих кочках пристроился. Не могла же я знать, что мостки проломятся! Давай попробуем.
Первая попытка провести Люцину обратно закончилась тем, что я едва не свалилась сама в жидкую грязь. Вторая была не лучше. Надо как-то по-другому взяться за дело.
— Давай пройдём твою кочку до конца, может, есть какой другой мостик.
— С той стороны вода, — ответила Люцина, махнув рукой на восток. — А с другой стороны я не проверяла. Как раз собиралась, да увидела тебя.
С той тоже была вода. Похоже, мы оказались на болотистом, заросшем тростником берегу речки, отделённом от материка паршивым ручейком, который-то и ручейком нельзя назвать, так, грязная лужа. Пройти через эту лужу можно было по тем жалким мосткам, которые проломились под Люциной. А хуже всего было то, что, выйдя на противоположную сторону кочки, мы увидели отца.
Отец стоял на другой кочке, поменьше. Держась одной рукой за рахитичное деревцо, он другой отчаянно размахивал, сжимая в ней свои ботинки, и кричал слабым голосом:
— Эй! Алло! Эй! Вы слышите меня? Перебросьте какую-нибудь доску, я не могу пройти! Тут грязно!
Мы с Люциной оторопели и не сразу откликнулись на призывы. Вид у отца был жалкий: закатанные до колен брюки, грязные босые ноги, дрожащие руки, пиджак накинут на плечи. От его движений ходуном ходило не только рахитичное деревцо, но и вся кочка. Как-то подозрительно она хлюпала под ним, прогибалась…
— Все правильно, — обретя способность говорить, констатировала Люцина. — Мы здесь, отец там. А твоя мать сидит на лугу и не может отойти от машины, ведь ключи ты наверняка прихватила с собой. Запереть её не сможет, а незапертую ни в жизнь не покинет.
— И тем не менее, согласись, она в самом лучшем положении, — отозвалась я. — У неё есть еда, питьё, матрас и свобода передвижения. Теперь, наверное, придётся ждать, что Тереса нас найдёт и вызволит.
Поскольку отец все махал и звал на помощь, громогласным криком в два голоса мы известили его, что слышим и спасём, а вообще, что он там делает? Отец пояснил — искал место, откуда можно забросить удочку в чистую воду, но его какая-то пакость укусила за подмышку, когда он забрасывал, поэтому немного промахнулся, и крючок зацепился за что-то вот у этого деревца. Очень хороший крючок, не мог он его оставить, перешёл на кочку но какой-то колоде, которая сразу утонула, так что вернуться обратно он никак не может.
Проклятие какое, что ли, тяготеет над нами?
— Не знаю, что и придумать, — сказала Люцина. — Идиотское положение! Ты видишь выход?
Выход я видела, но жутко трудоёмкий. Вздохнув, я ответила:
— Придётся как следует потрудиться. Пошли, понадобится твоя помощь.
Сколько сил потребовалось для отдирания одной из Люцининых досок, чтобы переправить по ней отца — я описать просто не в силах. С доской мы помчались к отцу. Тот терпеливо ждал у рахитичного деревца. Я сняла туфли и вынуждена была войти в воду, предупредив Люцину, что произойдёт, если меня укусит хоть одна пиявка. Слава богу, такое испытание нам не было суждено. Отец переправился без особого труда, правда, чуть не утопил и эту доску. Тогда мы до конца дней своих не вернулись бы на материк.
Общими усилиями уложили мы спасательную доску на прежнее место и теперь вдвоём с отцом, с превеликим трудом, переправили Люцину. При этом в грязный ручей свалился пиджак отца, который у него был наброшен на плечи. С помощью палок, тростника, удочки нам наконец удалось его выудить.
— Почему ты не надел пиджак нормально? — злилась я.
— Не мог, болела рука. Куда меня эта пакость укусила.
Сказать, что по завершении всех этих операции мы были грязными, как на редкость неряшливые свиньи — значит, ничего не сказать. Выяснилось — отца укусила оса, он сразу стал распухать. Мамуля оказалась на высоте, и но сравнению с тем скандалом, который она закатила нам на лугу, уже не столь страшной представлялась перспектива утонуть в болоте. Естественно, в таком виде сесть в машину мы не могли, надо было хотя бы смыть с себя грязь. Да, правильно я подумала — торчать нам тут до конца века.
В результате до Поляницы мы добрались только к концу дня. Директорская домработница с радостью встретила нас, хотя и была несколько удивлена тем, что мы вернулись раньше, чем предполагали. Она сама только что вернулась, её не было целый день, и она, к сожалению, не знает, что здесь происходило. Вчера её тоже не было. Дело в том, что пришла телеграмма от сестры, которая тяжело заболела, ей пришлось спешно выехать. Здоровье сестры улучшилось, и сегодня можно было вернуться в директорский домик. Домработница боялась надолго покидать его, хотя вместо себя и оставила «одну такую, деревенскую», правда, в дом её не пустила, а попросила посторожить во дворе.
— Я не забыла о вашей просьбе, — очень довольная собой, сказала домработница, — и велела ей говорить всем, кто станет о вас спрашивать, что вы поехали в Чешин. И она всем говорила. Кажется, вас тут многие спрашивали.
— Моя сестра тоже? — обрадовалась мамуля.
— Не скажу, меня ведь не было. Может, и ваша сестра. Она говорит — много людей спрашивало. А вы почему вернулись?
— Нам ничего не просили передать?
— Не знаю, меня же не было, а она ничего не передала.
Мы немедленно потребовали встречи с «одной такой деревенской». Ею оказалась девица неопределённого возраста от четырнадцати до двадцати лет, не очень понятливая. Она охотно прибежала из деревни, чтобы дать нам полный отчёт о полутора днях дежурства в директорских владениях. К миссии своей она отнеслась очень ответственно и все запомнила. Визит милиционера, который спрашивал нас, она описала с волнением и даже ужасом, явно удивлённая, что известие мы восприняли без этих эмоций. Зато излишек их проявился при описании девицей визита бабы. Оказывается, баба приходила два раза, один вчера, а один сегодня. И очень злилась. Сначала злилась потому, что нас нет, а потом потому, что мы уехали в Щецин.
— Куда? — одновременно воскликнули мы с мамулей.
— А в Щецин, — безмятежно ответила девица и продолжала рассказ.
Выяснилось, что упомянутая баба выглядела очень странно. На голове не платок, как положено, а прямо-таки тряпка, да ещё большие чёрные очки. В брюки одета и красные туфли…
В ответ на это послышался единодушный протяжный стон. Отец тоже стонал, так как рассказывала «одна такая» пронзительным визгливым голосом и отец все расслышал. Мы стали задавать вопросы, чтобы убедиться — это была Тереса. И убедились.
— И ты, дитя моё, сказала ей, что мы поехали… куда? — голосом хорошо воспитанной каракатицы спросила Люцина.
— Дак я же говорю — в Щецин!
— Так сказала — в Щецин, а не в Чешин?
— Говорю же — в Щецин.
— А надо было говорить — в Чешин!
— Какая разница? — удивилась девица. Географию родного края она знала слабо, это факт. И подумать только, из-за неё мы не встретились с Тересой!
Трудно было пережить такой удар. Немало прошло времени, пока мы оказались в состоянии воспринимать дальнейшую информацию. А она была. Оказывается, два раза нас спрашивал какой-то молодой и два раза — старый. А ещё раз баба, большая и толстая, в крупные горохи. Сама в брюках, а блузка в крупные горохи. Какие? Ясно, зеленые! И ещё был такой молодой, но не тот, что перед этим приходил два раза. И все очень переживали, что нас нет, а больше всех — баба с тряпкой вместо платка, та прямо из себя выходила.
